Яра поймет и так. Потому что они – одно. И Сашка с Риной тоже одно, хотя, возможно, им предстоит пройти еще длинный путь, чтобы окончательно понять это и почувствовать. Их главные испытания еще впереди.
Змейка, ползущая по мостику к ноге Яры, наткнулась на невидимую преграду. Слепо ткнулась в нее в одном месте, в другом и, извиваясь, торопливо поползла прочь. Ул быстро перезарядил арбалет Гамова, догнал змейку, прицелился и выстрелил. Стрелял он без всяких снайперских выкрутасов: почти в упор, только бы не промазать. И не промазал. Болт Гамова ударил змейку в центр туловища и буквально пригвоздил ее к мостику.
– Вот тебе! Прикончил! – торжествующе воскликнул Ул.
Радовался он рано. Змейка легко освободилась от болта и торопливо соскользнула к эльбам. Ул решил, что ее не догнать, но в этот момент рядом послышался звук спускаемой тетивы. В бассейне что-то остро полыхнуло. Эли поспешно расползались, чтобы не оказаться в центре гаснущего сияния.
Сашка опустил шнеппер.
– Кажется, попал. Да, попал! – сказал он неуверенно.
– У тебя что, был пнуф? Ты ее телепортировал? – Ул схватил его за плечи.
– Ну да! А что, не надо было? – забеспокоился Сашка.
– Почему не надо? Чудо былиин! Хорошо, что он у тебя был!
Ул заглянул в бассейн, увидел сотни разом обернувшихся к ним элей, и, поняв, что сейчас произойдет, схватил Сашку за рукав.
– Яра! Бери Рину! – крикнул он и, пригнувшись, бросился к тоннелю.
Яра метнулась к Рине и потащила ее следом – подальше от бассейна со взбешенными элями. Им вслед неслись сотни паутинок. Те из них, что успевали коснуться курток, отпускали неохотно. Тянулись, путали нити. Обрываясь же, рождали бредовые образы. В тоннеле уже Рина зубами попыталась вцепиться в ухо Сашке. Он заорал. Рина отпрянула, вытирая губы.
– Прости! Я думала: яблоко!
– Где яблоко? У меня вместо уха яблоко? – Сашка, морщась, ощупывал ухо.
– Я же сказала: прости! – огрызнулась Рина.
Простить Сашка согласился, но потребовал отодвинуться от него подальше. Они проползли по темному лазу и остановились только у соляного столба с рукой. Здесь эли не могли уже достать их.
– Она погибла? – спросила Рина, стирая грязь с ладоней.
– Кто? Змейка?.. Нет. Но если пнуф сработал, то она в Арктике.
– И что теперь будет? – спросила Рина.
– Не знаю… Найдет нового хозяина… или хозяйку… И рано или поздно вернется. Хотя оттуда вернуться непросто.
– А если уничтожить ворота? Атакующую закладку? А? – предложил Сашка.
Ул представил, с каким удовольствием он бросил бы атакующую закладку в бассейн.
– С Кавалерией надо посоветоваться. А вообще идея хорошая!
Сашка огляделся. Зажигалка Ула была потеряна, но у Сашки оставалась неистраченная русалка.
– Должен быть выход. Наверх! Я чувствую!
– Кому он должен-то? – кисло отозвался Ул.
Подземью он не доверял, чем отличался от Родиона, любившего катакомбы едва ли не больше неба. Тут все какое-то тесное, сдавленное, переплетенное, как клубок спутанных ниток.
Но все же Сашка угадал. Он же и нашел ход. Он вел из второго тоннеля и был завален гниющими досками, которые так насосались влаги, что с них капало. Не жалея курток, пробрались на животах по узкому лазу, который завершился вентиляционной решеткой. Ул выбил решетку локтем.
Толстые кабели, свивая змеиные гнезда, ныряли в люки. Лопасти вентиляторов медленно проворачивались в гнездах, шевеля бородами пыли. За блочной стеной что-то загрохотало, затряслось, загудело. Оглушенная, Рина присела, обхватив руками голову. В зазорах бетонных плит пронесся твердый луч света, и все исчезло.
– Выбрались! – сказала Рина.
Ул укоризненно обернулся, и Рина, спохватившись, прикусила язык. Она вспомнила шныровскую примету, что делом хвалятся, когда оно завершено. Мало ли как все сложится. Любая сварная дверь, закрученная снаружи на болт, – и все надежды насмарку.
Они шли вдоль трясущейся блочной стены, за которой через равные промежутки проносились поезда. Дважды попадались электрические шкафы, а один раз железный ящик с надписью «Кислород» и желтым предупреждающим кругом.
Это был явный запах удачи. Метров через четыреста Сашка споткнулся о ящик с инструментами. На ящике сидел электрик и с философской неспешностью созерцал внутренности открытого щитка. За его спиной лежал уверенный четырехугольник света…
Понятие «простить» входит в понятие «любить» как обязательное условие. И неважно, насколько кто не прав. Любовь без прощения – одна бесконечная отговорка.
Из дневника невернувшегося шныра
Яра проснулась и долго лежала, не открывая глаз. Потом все же открыла, ощутив теплый солнечный луч, щекотавший лицо. В этом луче были надежда и жизнь. Яра почувствовала себя пустой автомобильной батереей, к которой подключили два несущих жизнь провода.
Если бы только не… Но это не оставалось.
«Эрих! – подумала она. – Эрих, Эрих!»
Смерть жеребца лежала у нее на сердце, как громадный камень, который она хотела, но не могла отвалить. Этот камень закрывал источник радости, мешая ему изливаться. У нее теперь был Ул, но не было коня, погибшего, как она считала, по ее вине. На холме со стороны реки, где шныры хоронили пегасов, появился еще один валун.
На нем ни имени, ни даты. Только надпись: «Прости меня!»
Яркий солнечный день. Снег сиял так, что слепил. Весь ШНыр, исключая Суповну, которая с увлечением травила мышей, чтобы после триумфально выложить их на газетке, стоял у пегасни и чего-то ожидал.