Мост в чужую мечту - Страница 98

Ул ждал, боясь спугнуть ее. Видя, что Яра тянет к Улу руку, змейка перестала сражаться с пчелой. Переползла с шеи на запястье и, вытянувшись, грозила Улу фехтующими движениями узкой головы. Она коснулась пальцев Ула, и он испытал такую боль, точно кто-то с медлительным наслаждением продернул иглу с ниткой внутри его костей. На мгновение Ул ослеп, оглох, онемел. У него исчезло ощущение времени. Он перестал ориентироваться в пространстве.

Внутри у него все сжалось в ожидании нового прикосновения узкой головы и страшной боли. Ни о чем другом он думать сейчас не мог. Где находится Яра, Ул не знал. Может, рядом, а может, в соседней галактике. Что-то задело его пальцы. Ул напрягся, готовый закричать, но боль почему-то медлила. Зрение постепенно возвращалось. С ощущением времени по-прежнему было плохо, и Ул не удивился бы, скажи кто ему, что с того момента, как змейка хлестнула его в первый раз, прошло два миллиона лет.

Глаза торопливо, строго по списку, докладывали Улу, что изменилось в мире.

Он увидел, что по-прежнему лежит на мостике.

Что Яра тянет к нему руку.

Что на шее у змейки сидит золотая пчела и жалит ее. Змейка свалилась с Яры, стала вертеться и биться, пытаясь избавиться от пчелы. Воспользовавшись тем, что змейка оставила Яру в покое, Ул схватил ее за запястье и потянул наверх. Он помогал себе другой рукой, тянул коленями, спиной. Какая же она все-таки тяжелая, эта любимая девушка, со всех сторон облепленная элями. Ногти у Ула посинели.

Если бы Яра хоть немного ему помогала, а не стояла столбиком, бормоча про заколдованных принцесс! Чем больше элей нависало на ней, тем больше разрасталось волшебное царство. У принцесс появлялись фрейлины, кучеры, лакеи. Яра вежливо здоровалась с каждым новоприбывшим.

– Перестань! Дотянись до моей шеи! Я тебя вытащу! – прохрипел Ул.

– А они? – жалобно спросила Яра.

– Их я вытащу потом, – пообещал Ул.

Яра капризно надула губы:

– Вытащи их первыми! Они плачут! Возьми этого маленького! Это наш младшенький! Вылитый ты!

Ул покосился на жирного старого эльба. Если тот дотянется до него своим отростком, не исключено, что Ул и сам признает его своим сыном.

– Эрих! Очнись! Вспомни Эриха!.. – крикнул он.

Яра попыталась сосредоточиться. Мысль катастрофически ускользала. Единственный Эрих, которого она вспомнила, был Ремарк, который мало того, что Эрих, но еще и Мария.

И снова на помощь Улу пришла золотая пчела. Покинув змейку, она упала Улу на голову, выпуталась из волос, деловито юркнула под ворот и, совершив путешествие по руке, выбралась из рукава. Когда Ул увидел пчелу в следующий раз, она была уже на запястье у Яры и быстро ползла по руке, то и дело касаясь ее концом брюшка, в котором было спрятано жало.

Яра вскрикнула. Жало у золотых пчел не отрывается после укуса, как у обычных пчел, что дает им ряд преимуществ.

– Она меня укусила! – крикнула Яра.

В следующую секунду она подпрыгнула и, ухитрившись использовать как опору голову самого упитанного эля, по руке Ула вскарабкалась на мостик. Она стояла на мостике и с ужасом смотрела на серебристую змейку, которая быстро ползла по дну бассейна к воротам, чтобы оттуда по мостику добраться до Яры. Яра же – в кратком отрезвлении от пчелиного укуса – почувствовала, что в ней самой нет ничего, что могло бы сопротивляться змейке. Она впустит ее, та вползет, и вновь все станет как прежде: ненависть к Улу, тяжелое раздражение, желание самой определять, что добро и что зло. И – смерть у пылающих ворот. Иного просто быть не может.

Но, что самое пугающее, Яра убедилась, что пчела не собирается мешать змейке. Спокойно сидит у нее на нагрудном кармане и чистит крылья.

Яра бросилась к Улу:

– Видишь ее? Сделай что-нибудь!

Ул знал, что змейку ничего не остановит. Ни русалка на нерпи, ни лев, ни атомная бомба. Она бессмертна. Но Ул почувствовал и другое. Существует нечто, чего одолеть змейка не сможет, как не смогла одолеть пчелу.

Ул прижал к себе Яру, позволив курткам вновь стать единым целым.

– Ты мне нужна, чудо былиин! – сказал он, ощутив в словах особую внутреннюю силу. Слова – всякие слова – должны быть продолжением этой силы, иначе они станут ненужными и слабыми. А раз так, то зачем они? К чему?

Яра попыталась обернуться.

– Она ползет! Я слышу, как она шуршит!

Ул пальцем коснулся ее губ:

– Ни слова! Доверься мне! Все будет хорошо! Отныне ей придется иметь дело с нами обоими, а с двумя ей не справиться!

Ул и сам не мог сказать, откуда он все это знал. Но понимал и чувствовал, и знание это жило в нем. Ул ощущал, что в их отношениях с Ярой изменилось что-то неуловимое, невыразимое словами. Причем изменилось мгновенно и тайно для него.

До этого они были двумя отдельными людьми, пусть и нежно друг к другу относившимися, пусть и шествующими по одной дороге. Стали – одним человеком. Отныне они для двушки – одна плоть, одна мысль, одно стремление. И пока они вдвоем, их не одолеть.

Видимо, и Яра ощутила нечто подобное. И не хуже Ула поняла, что это значит: шныровский брак состоялся. Испытание колючей ветви осталось позади.

– Послушай! – сказала Яра беспомощно. – Но почему так? Я же его не выдержала! Это ты выдержал!

Ул вспомнил про свою просьбу на двушке. Смешную, как ему казалось тогда, и наивную. Просил у ветра. Но от всего сердца просил, так что казалось, будто оно вывернулось наизнанку. И был услышан.

– Можно же пронести груз за двоих. Значит, наверное, и испытание тоже можно… Чудо былиин, да люблю я тебя! Какая разница! Сейчас я тебя тяну, а потом, может, ты меня будешь с ложечки кормить… Никто не знает! – сказал Ул, не заботясь о словах.