Мост в чужую мечту - Страница 27

К оглавлению

27

– Ну и где эта Рина? – вопросительно прогудел Кузепыч.

Девица Штопочка шмыгнула носом и свернула ненужный бич.

А Рина и Гамов были уже далеко. Рина убедилась, что в ее методе летать вдоль шоссе не было открытия. Так поступали и ведьмари. Хотя у Гамова, как она обнаружила позже, имелся и дорогущий японский навигатор, подарок мамы на первое бритье. Но он ленился им пользоваться.

Они не видели, как на шоссе, моргнув поворотником, остановился белый микроавтобус, разрисованный африканскими цветами. Из автобуса выбрался аккуратно одетый старичок и задрал голову. Видно, опекун что-то шепнул ему. Млада и Влада топтались рядом. Млада тоже смотрела в тучи, а Влада поправляла чулок.

Вскоре к ним присоединился и Тилль. Его сверкающая машина подъехала задним ходом.

– Дионисий! Если собрались останавливаться – могли бы позвонить! Мой водитель не каждую секунду смотрит в зеркало!

– Ах-ах-ах! У телефона столько кнопочек! – извинился Белдо, впившись глазками в тучи.

Тилль недоверчиво хмыкнул и тоже стал смотреть на небо. Между облаков мелькнули две гиелы, летевшие одна за другой. Первая гиела была альбиносом.

Старичок промокнул глазки платочком.

– О, эти юные сердца! Это благородство чувств! – сказал он умиленным голосом. – Знаете, Ингвар, когда вы велели своим костоломам убить девочку, у меня прямо сердце екнуло и куда-то упало! Я едва устоял на ногах. Перед глазами все черным-черно!.. На миг я подумал, что вы могли не узна…

Тилль посмотрел своими заплывшими глазками на прильнувшую к груди розовую ладошку великого страдальца.

– Сердце не там… – доброжелательно пропыхтел он.

– Как не там? Вы будете учить меня анатомии? – розовея узелками на щечках, вспыхнул Дионисий Тигранович.

Свое право болеть он всегда защищал до последней капли слюны.

– Можете мне поверить, Дионисий! Я когда-то учился на медика. Проходил практику, в том числе и в морге. Там, где вы хватаетесь, в лучшем случае отдается межреберная невралгия. В армии так ловят симулянтов.

Белдо злобно буркнул, что свое тело он знает лучше, а болячки и подавно, но тему поспешил замять и ладошку с груди убрал.

Тилль полез за пачкой сигарет. Она оказалась пустой, и он, смяв, бросил ее на дорогу. Белая гиела давно уже скрылась в облаках, а бестолковый Гавр мелькнул еще пару раз, не понимая, что в тучах можно отлично прятаться.

– Теперь понятно, почему мои берсерки не отвечают. Ваш Гамов их ухлопал. Надо было предупредить его, что девчонку никто всерьез трогать не собирается. Я одного не пойму: вы с этим молодчиком заранее договорились?

– Отнюдь! По-вашему, мне нужно трогать цифры, чтобы сказать, что один и один будет два? Я слишком хорошо знаю мальчишку! Он не мог поступить иначе! – обиженно сказал Белдо.

В груди у Тилля что-то заклокотало. Иногда он так смеялся: при неподвижных, почти не растянутых губах. Звук жил где-то ниже, в огромном брюхе и мощной груди бывшего спортсмена.

– Круня! Пророчество о десяти!.. Вы хотите оказаться как можно ближе к любому из десятки, потому что ТУ ЗАКЛАДКУ они достанут вместе! А уж где Гамов – там и контроль над девчонкой! – сказал Тилль.

– Ничего не знаю! Попробуйте в мои годы помотаться полдня в машине! Если б еще дороги, а то какие-то волны. У меня дико болит голова, – сердито пожаловался Белдо.

– Да? – заинтересовался Тилль, касаясь его запястья. – С головной болью не шутят. А как именно она болит? Характер боли? Прерывистый? Ноющий? Локализация?

– Паяц! – пробормотал Белдо.

Он вырвал у Тилля руку и, оттолкнув Младу, полез в микроавтобус.

Глава 8
ПРОСТИТЕ ЗА НАВЯЗЧИВОСТЬ: ПОЗВОЛЬТЕ ВАС УГРОБИТЬ!

Книга – это деревце. Сажаешь и начинаешь терпеливо поливать. И стараешься не показывать никому, не выдергивать из земли, чтобы проверить, пустило ли оно корни. А то ведь не пустит.

Анри Альфонс Бабу, кенийский мыслитель

Фреда проснулась рано. Лежала и разглядывала трещину в штукатурке. Настроение у нее было, как ни странно, хорошее. Хотелось общаться. Услышав снизу плеск, она приподнялась на кровати и увидела Лену. В белой ночнушке, похожая на снежную гору, Лена мыла в тазу голову.

– А чего не в душе? – спросила Фреда.

– Там лягушками пахнет и маньяки всякие в двери барабанят, – не отрывая от таза лицо, объяснила Лена.

– У моей кровати, конечно, самое место болото разводить!

Фреда спрыгнула с кровати и потянулась – сухая, ловкая, легкая, как воробей. Когда Фреда запрыгивала на коня – особенно на крупного, вроде Фикуса, – тот долго не мог понять, есть у него что-то на спине или это просто муха села. И лишь когда начинались вопли и удары пятками, все вставало на свои места. Фредино существование в мире признавалось миром как состоявшееся.

Лена посмотрела на нее, скосив глаза, чтобы не вытаскивать волосы из таза.

– Худая ты! Везет! – вздохнула она, начиная обычную человеческую игру в «дай мне то, чего у меня нет, чтобы я снова могла хотеть то, что у меня было раньше».

– А-а, – отозвалась Фреда рассеянно. – Ерунда!.. У меня и глаза могли быть голубые.

– Почему?

– Моя мама была влюблена. Дико влюблена. В человека по фамилии Гмыза. Он был дикий красавец! Спортсмен, лучший на курсе, глаза как тарелки и все такое.

– Она вышла замуж?

– Нет. Как можно выйти замуж за человека по фамилии Гмыза? Чтобы самой стать Гмызой? Она вышла замуж за папу.

– А у папы какая фамилия?

– Виноградов.

– Хорошая фамилия, – осторожно признала Лена.

– Главное, оригинальная! – отрезала Фреда.

27