Мост в чужую мечту - Страница 46

– Я болею и утешаю себя! – Мамася ногтем наметила на щеке место, куда ее поцеловать. – Клюй сюда! Здесь не заразно!

Рина послушно клюнула, куда было указано. Мамася сидела в кресле, обложенная рукописями, и ластиком стирала карандашную правку.

– Слушай! – сказала Рина задиристо. – Я тут фотографию одну нашла. Не взглянешь?

Мамася посмотрела.

– Бедный снимочек! И что ты с ним сделала? В стиральной машине прокрутила?

– Я о не том. Это ты?

Мамася с грустью провела рукой по щеке.

– Конечно, три года назад я была симпатичнее. Но все же не скажу, что сильно изменилась.

– А собака на фото чья?

Мамася уставилась на Рину с глубоким недоумением.

– Ку-ку! Забыла Ладу? Она прожила у нас двенадцать лет! Ты ее насквозь прорыдала, когда она умирала.

– М-м-м… А ну да! – Рина торопливо набила рот сосисками.

Притворяться голодным удобно. Можно жевать и, когда тебя о чем-нибудь спрашивают, виновато показывать на рот. Рина через силу глотала сосиски и испытывала глубочайшее недоумение. Из всех углов лезла куча мелких несоответствий. Как она могла забыть Ладу? И почему помнит многое из того, чего никогда не происходило? Нелогично и глупо!

Мамася ходила по кухне и обиженно дергала себя за шарфик.

– Слушай! Я так не играю! Ты ничего не помнишь! Таинственно молчишь! На вас там что, опыты ставят? Мы что: поменялись ролями? Я твоя юная мать, ты моя старая мудрая дочь?.. Это меня выводит из себя!

– И хорошо! – ответила Рина рассеянно. – Если выводит, значит, ты подошла к границе своего терпения и есть возможность ее расширить.

Мамася от удивления перестала душить себя шарфиком и подозрительно уставилась на нее:

– А это откуда?

– Александр Блок! Из писем, – не моргнув глазом произнесла Рина. Она надеялась, что Блок, не имевший к цитате никакого отношения, не пристукнет ее на том свете за мистификацию.

У Рины с третьего класса сохранилась привычка прикрываться великими именами. Например, брякнет очевидную глупость: «Дети могут есть шоколад вместо обеда и вытирать грязные губы о шторы» – и, смутно ощущая, что ее суждению не хватает ссылки на авторитет, добавляет: «Так говорил поэт Михаил Лермонтов». Но таким цитатам никто не верил.

«Бредить не надо!» – заявляли ей.

К старшим классам Рина стала цитировать хитрее. «Выдающийся педагог Макаренко считал, что в исключительных случаях детям может быть позволено есть шоколад вместо обеда и вытирать грязные губы о шторы», – произносила она канцелярским голосом. Спорить с Макаренко Мамася не решалась. И вообще труды выдающегося педагога знала недостаточно.

– Что, серьезно? – пугливо спрашивала она и тотчас выдвигала коронный женский аргумент: – Так ему небось жена стирала!

А потом ночью Рине снился Макаренко. Педагог грустно смотрел на нее добрыми глазами и грозил худым пальцем.

Мамася обошла Рину вокруг, приглядываясь к ней, как приглядывается скульптор к своей слегка изуродованной работе.

– У тебя новые привычки! Ты кого-то копируешь!.. Надеюсь, нож хотя бы на месте?

Рина закатала штанину.

– Невероятно! – воскликнула Мамася. – Нет ножа!

– Ну не совсем нет… Он переехал, – Рина со вздохом подняла свитер, показывая ей гамовский нож, висевший на поясе.

– О! Какой-то новый! А знаешь, старенький мне больше нравился… У него ручка была темненькая, как раз в тон твоим джинсам, – наивно сказала Мамася.

Рина подошла к окну. В темном стекле отсвечивали кухня, лампа на потолке, она сама и Мамася. И тут же слабо мерцала луна, существующая с ними в одной плоскости. Казалось, Мамася разгуливает не по кухне, а носится по воздуху среди звезд, идет к луне и открывает ее вместе с посудным шкафчиком. Рине вспомнилось обычное ее детское требование, когда полная луна нагло пробивала тонкие шторы: «Выключите луну! Я спать хочу!»

Рина закрыла глаза, вспоминая, есть ли у нее мобильный Родиона.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросила она у Мамаси.

– Болею, киса! Болезнь, дорогая моя дочь, это когда кто-то отравлен микробами и человеческой неблагодарностью! – с пафосом произнесла Мамася.

После того как Рина забыла их собаку, Мамася считала необходимым все ей разжевывать.

– Болеть интереснее в такси! Можно расселить своих микробов по всему городу, а потом приходить к ним в гости! – заявила Рина.

– А платить таксисту? Да мне тридцать страниц править, чтобы он руль свой полчаса покрутил! – переполошилась Мамася.

– В Склиф можно приехать и бесплатно. Тем более что ты болеешь.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – заплевалась Мамася. – А что там, в Склифе?

– Моя подруга. Составишь мне компанию? А то тревожно одной.

Всю дорогу до Склифа Рина рисовала ногтем черточки на запотевшем заднем стекле такси. Водитель, жизнерадостный молодой мужик из Подмосковья, травил бесконечные анекдоты. Мамася из вежливости смеялась.

Рина переживала, правильно ли она поступает, что хочет показать Мамасе Элю. Чего она ожидает от этой встречи?

Часы посещений закончились, но Родион встретил их рядом со столом охраны. Он был с чужим костылем, не подходящим ему по размеру, и смешно прыгал на здоровой ноге.

– Родион – Мамася. Мамася – Родион, – представила Рина.

Мамася без восторга уставилась на колкую, как ежиные колючки, щетину на подбородке у Родиона. С молодыми людьми она всегда становилась задиристой.

– Ты же говорила «подруга»? – с вызовом спросила она.

– Современная медицина творит чудеса, – не задумываясь, брякнула Рина.

Родион посмотрел на Рину прозрачным от бешенства взглядом. Повернулся и, для равновесия размахивая костылем, запрыгал к лифту. В тесной кабинке они оказались притиснутыми друг к другу.